Книга Глиняный мост  - Маркус Зузак

– Эй, Томми, Томми! Скорей, смотри!

Весь задний двор покрыт снежными хлопьями из пенорезиновых шариков начинки кресла. Самый влажный пока день лета – и Рори бросает взгляд на Генри.

– Ну ты точно гений, бляха-муха.

– Что такое?

– Смеешься? Притащить домой этот сраный мешок.

– Я же не знал, что собака его раздерет, это Томми виноват – и вообще…

Он исчез и вернулся с пылесосом.

– Эй, пылесосом нельзя!

– Почему?

– Не знаю – сломаешь.

– Рори, ты переживаешь за пылесос?

Это уже я.

– Ты же даже не знаешь, как эта холера включается.

– Во-во.

– Помолчи, Генри.

– И как ею пользоваться.

– Засохни, Мэтью.

И мы все стояли и смотрели, как Генри пылесосит двор. Рози скакала прямо и вбок, лаяла и бесилась, а миссис Чилман ухмылялась через забор. Стоя на цыпочках на банке из-под краски.

– Ну эти Данбары! – фыркала она.

Одним из приятных моментов годовщины стал великий обмен комнатами, который мы устроили, отправив ее книги и платье в недра пианино.

Первым делом мы разобрали трехъярусные койки.

Каждую из них можно было разделить на обычные кровати, и, хотя мне не особенно хотелось, именно я переехал в родительскую спальню (никто никоим образом не хотел в ней жить) – но со своей старой кроватью. На их кровати я не стал быть спать ни под каким видом. Но еще до того, как мы этим занялись, было решено: настало время перемен – Генри и Рори разъедутся.

Генри:

– Наконец-то! Я этого всю жизнь жду!

Рори:

– Ах, бляха-муха, всю жизнь ждешь, ну и скатертью дорога! Собирай барахло и проваливай.

– Собирай? Ты это вообще о чем?

Он от души пихнул брата.

– Я никуда не поеду!

– Ну и я не поеду!

– Ай, заткнитесь, – прикрикнул я. – Хотелось бы мне от вас обоих избавиться, да жаль, не могу, поэтому сделаем вот что: я бросаю монету. Два раза. Первый раз – на кто съезжает…

– Да, но у него больше…

– Не волнует. Не угадал – съезжает, угадал – остается. Рори, говори.

Монета, взлетев вверх, ударилась о потолок.

– Орел.

Отскочила от ковра; упала на носок.

Решка.

– Черт!

– Ха-ха, не повезло, друган!

– О потолок задела, несчитово!

Я повернулся к Генри.

Рори не сдавался:

– Она в потолок хрякнулась!

– Рори, – сказал я. – Заткнись. Генри, слушай: я бросаю еще раз. Орел – ты берешь Томми, решка – Клэя.

И опять выпала решка, и первое, что сказал Генри, когда к нему вселился Клэй, было:

– Вот, ну-ка глянь.

Он бросил ему старый «Плейбой» – мисс Январь.

А Рори задружился с Томми:

– Убери кота с моей, блин, кровати, недоумок.

Твоя кровать?

Типичный Гектор.

И еще раньше, в середине сентября, когда он попал на региональный чемпионат на стадионе Эрнста Маркса – где бетонная великанская трибуна, – мы довели бинтование скотчем до уровня искусства. Это стало у нас своего рода обрядом; это была наша замена диалогу о ногах – стальных пружинах – и силе, что идет изнутри.

Первым делом я опускался перед ним на корточки.

Медленно наматывал упаковочный скотч. Полоску ровно посередине.

Поперечную перед пальцами.

Начинается похоже на распятие, но в итоге выходит что-то другое, вроде давно утраченной буквы алфавита: несколько концов загибались на подъем стопы.

Когда объявили забег на четыреста, я дошел с ним до зоны распорядителей; день был парной и вязкий. Уходя, Клэй подумал об Абрахамсе и о проповеднике Эрике Лидделе. Подумал о худенькой миниатюрной южноафриканке, подавшей ему пример бинтовать ноги скотчем.

Я сказал:

– Жду после забегов.

И Клэй мне ответил, с прищепкой в кармане шортов:

– Давай, Мэтью.

А потом – одно слово:

– Спасибо.

Бежал он как великий и грозный воин.

Воистину молниеносный Ахиллес.

Наконец, уже наступал вечер того дня, первой годовщины; Рори пришел в чувство.

– Давайте сожжем кровать, – сказал он.

Мы приняли решение вместе.

Сидя за кухонным столом.

Но и решать-то было нечего.

Может быть, это универсальная истина: мальчишки и огонь; точно так же, как все мы бросаем камни. Собираем и целимся во что попало. Даже я, которому было почти девятнадцать.

Мне пора было стать взрослым.

Если переезд в родительскую спальню был поступком взрослого, то сожжение кровати было делом подростка – и вот так я и смягчил себе переход: поставив и на то, и на другое.

Поначалу обошлись почти без слов.

Клэю с Генри поручили матрас.

Мы с Рори тащили основание.

Томми – спички и скипидар.

Мы вынесли все через кухню во двор и перебросили через ограду. Примерно в том же месте, где столько лет назад Пенни встретила Городского Экспресса.

Перелезли сами. Я сказал:

– Так.

Было тепло, задувал ветерок.

Руки пока в карманах.

Клэй сжимал в ладони прищепку – но потом матрас вернули на основание, и мы понесли кровать на Окружность. Конюшни: усталые, клонящиеся. Проплешины в траве.

Скоро мы увидели в отдалении брошенную стиральную машину.

Потом – разбитый мертвый телик.

– Туда, – сказал я.

Показал – почти в середине, но немного ближе к нашему дому, – и мы понесли родительскую кровать туда. Двое из нас стояли, трое присели на корточки. Клэй держался поодаль, отвернулся к дому.

– Ветерок вроде, а, Мэтью? – спросил Генри.

– Ну, вроде.

– Западный, кажись?

Ветер крепчал с каждой минутой.

– Так мы все поле запалим.

– Еще лучше! – воскликнул Рори.

И пока я пытался его унять, Клэй отодвинул все – поле, траву, убитый телик. И одинокий остов стиральной машины. Его голос был направлен мимо нас:

– Нет.

– Что?